Первые товарищи - Страница 9

За одну ночь на лице изображенной на портрете Пушки выросли усы, борода и баки и совершенно изменили лицо почтенной начальницы пансиона.

— Кто это сделал? Чьих рук работа? Ай да молодец! Вот так украсил! — спрашивали все.

Но виновник не отыскивался. Правда, у постели Принца был найден кусочек угля, но это еще ничего не доказывало. Мало ли как мог попасть сюда уголь! И потом, разве мог Принц так мастерски разукрасить баками, усами и бородою лицо начальницы?

— Нет, вероятно, это сделал кто-нибудь из пансионеров-старшеклассников, пока мы спали, — решили мальчики.

Один Сережа догадывался об имени молоденького художника.

«Это сделал Принц, непременно Принц!» — решил он и взволновался.

В самом деле, что будет с его маленьким другом, если Пушка узнает о его новой шалости! Ведь она его не простит, ни за что не простит! И в отпуск не отпустит в субботу, и опять поставит носом в угол, и за черный стол посадит во время обеда и завтрака. А на субботу Сережа возлагал такие надежды! Как ему хотелось привести Принца в их квартирку на Мытнинской набережной, из окон которой открывается такой славный вид на Неву, и познакомить его с Людочкой, с мамой и похвастать всякими «штучками» Арапки, на которые тот великий мастер и охотник!

— Послушай, Принцынька, ведь это ты сделал? — насколько мог мягче спросил Сережа, когда они были в стороне от остальных мальчиков.

— Что? — притворился непонимающим маленький шалун.

— Да разрисовал Пушку!

— Я! — нимало не смущаясь, ответил Принц и смело тряхнул белокурыми кудерьками.

— Но тебе попадет, — испуганно заметил Сережа.

— Конечно, попадет, если выдадут! Только никто выдать не посмеет, — так уверенно сказал мальчик, что его спокойствие передалось Сереже, и он смеялся не меньше самого Принца, когда тот рассказывал ему, как под утро влез на ночной столик и «преобразил» Пушку.

Старшие пансионеры прослышали о новой проказе младших и пришли посмотреть на превращение Пушки, которую никто не любил за раздражительность и несправедливость.

Даже повар Сидор и краснощекая Паша прибежали взглянуть на портрет. И все — и старшие, и младшие, и повар, и Паша, и сторож Вавилыч — все от мала до велика хохотали.

Принц торжествовал. Даже Сережа совсем успокоился, уверенный в том, что никто не узнает о поступке его друга.

* * *

Но веселье, однако, разом прекратились, когда появилась взбешенная Пушка.

— Что за шум? Что за крики? — негодовала она. — Вы ведете себя, как уличные мальчики. Стыд и срам! Если это будет так продолжаться… я…

Но тут случилось нечто неожиданное.

Пушка взглянула на свое изображение и словно подавилась.

Из красной она стала багровой… С вытаращенными глазами и с вытянутыми вперед руками стояла она перед портретом и только зловеще потряхивала головой.

«Вот оно, начинается!» — подумал Сережа и с состраданием взглянул на Принца.

Начальница долго молчала. Наконец, она повернулась в сторону мальчиков и резко-отчетливо проговорила:

— Я подниму на ноги весь пансион, пока не найду виновного. Слышите ли вы, негодные мальчишки! И до тех пор, пока не отыщется виновный, я не позволю никому из мальчиков играть ни во дворе, ни в гимнастическом зале.

О, это было очень строгое наказание! И все двенадцать мальчиков вздохнули. Принц опустил глаза. Ему стало стыдно, что из-за его глупой шалости наказан весь класс. Поэтому, нимало не колеблясь, он вышел вперед и проговорил дрожащим голосом:

— Простите меня, Антонина Васильевна, это сделал я!

— Что ты сделал? — как-то особенно резко взвизгнула начальница.

— Я нарисовал на вашем лице усы, бороду и баки! Простите!

— Простить? — протянула с особенным старанием Пушка. — Нет, голубчик, за это не прощают. Ступай в карцер, да скажи Вавилычу, что я тебя велела запереть до завтрашнего утра.

Принц, низко опустив голову, пошел исполнять приказание начальницы. А Пушка, все еще дрожащим от гнева голосом, приказала Грушину, как самому высокому из всего класса, влезть на ночной столик Мики Эрлера и снять портрет со стены.

Вблизи лицо Пушки, разрисованное Принцем, казалось еще смешнее, и мальчики поминутно отворачивались и тихонько фыркали, закрываясь ладонями.

— Принеси мне губку и полотенце, — приказала Антонина Васильевна тому же Грушину.

Когда тот подал ей требуемое, она собственноручно стала смывать уголь со своего портрета. От мокрой губки текла черная вода по портрету.

Видя, что ей не поправить дела, Пушка окончательно вышла из себя.

— Не на одни сутки, а на трое надо было бы посадить в карцер злого, негодного мальчишку! — проговорила она.

Сердечко Сережи сжалось.

Он в первый раз почувствовал, как привязался к своему новому другу. «Лучше бы уж обоих наказали за вчерашние кочерыжки!» — думал он.

— Там темно? — робко спросил он у Жучка, когда Пушка, выбранив еще раз малышей, вышла из спальни.

— Где темно? — удивился Жучок.

— Да в карцере.

— Темно, сыро и крысы бегают, и летучие мыши летают, и твоему Принцу голову отъедят! — зло рассмеялся подоспевший Рыжий.

— Оставь меня и Принца в покое, — сердито сказал Сережа Рыжему, — ты злой мальчик, и я не хочу с тобой разговаривать.

— Ах, заплачу! — насмешливо ответил тот.

— Братцы, не ссорьтесь с утра! Как вам не стыдно! — сказал всех старавшийся примирить Мартик.

Мальчики выстроились парами и пошли в столовую пить чай.

* * *

Карцер, где сидел Принц, находился недалеко от прихожей. Ключи от карцера хранились у сторожа Вавилыча. Сережа после обеда долго ходил вокруг карцера, прислушиваясь. Единственное крошечное окошечко находилось очень высоко от пола, и Сережа, даже поднявшись на цыпочки, не мог заглянуть через него в карцер.